«Если ты не горяч и не холоден, то ты тепл»: что происходит с современной журналистикой
Видеозапись Мастер-класса с Д. Бутриным. Часть 3
Летописец как политик
Несмотря на перспективу получения высокого социального статуса, журналистами становятся все же из соображений обретения власти. Здесь политическая власть имеется в виду в самом широком смысле, не в ее исполнительной или законодательной ипостасях. «Даже если человек приходил в СМИ с какими-то другими целями, он практически сразу обнаруживает свою вовлеченность в систему властных отношений, причем сознательно властных, не по Фуко, не распределено властных», – уточняет Бутрин. Причем журналист получает удовольствие от использования этой власти и от следующей за ней материальной выгоды, ощущения от которых, в дальнейшем, вынужден скрывать даже при их кажущейся очевидности. И потому четвертая власть – не метафора, а фактическое состояние дел.
Для русской культуры вообще довольно естественно приравнивать искусство письма к власти. Тогда закономерно возникает вопрос: почему за основную массу текстов довольно длительный период в истории отвечало духовенство?
Прямого ответа нет, но существует любопытная гипотеза, согласно которой у Бога есть определенный замысел: он воплощен в некой книге, которую люди реализуют и, соответственно, пишут. Предполагалось, что этот процесс конечен, потому что замысел Бога об этой земле конечен – придет Страшный Суд и Тысячелетнее царство Христа. То есть текст закончится, но никто не знает, когда.
Теорией, которую стоит развивать, является рассмотрение писательства как молитвы: человек, который пишет, понимает, что продукт его письма, молитвы, будет иметь дальнейшее существование в этом мире. Такое отношение можно считать привилегией иудео-христианской религии.
Иной подход в культуре, например, буддистов. Они создают мандалы – священные изображения, чем тоже по-своему творят мир. Мандалы представляют собой духовные знаки, разновидность текста, которые рисуются в течение нескольких дней, однако по завершению работы они немедленно стираются.
«Когда человек приходит в редакцию РБК и говорит, что хочет работать за 50 тысяч рублей на интернет-новостях, с моей точки зрения ему неплохо было бы осознавать то, что он хочет того же, чего хочет русский летописец 12 века», – констатирует Дмитрий Бутрин.
В более общем смысле человек просто хочет в чем-то участвовать. «Уже на третью неделю работы человек отравлен этим ядом власти, понимает, что от него что-то зависит, и его оттуда домкратом не вытащишь, это очень сложно. Только голод может выгнать журналиста из редакции», – добавляет он.
Агора как прародина общественной журналистики
Немецко-американский философ Ханна Арендт вместе с коллегами искала ответ на вопрос: почему в Древней Греции не было понятия экономического роста при наличии идеи прогресса? Жителю полиса достаточно было удовлетворять стандартные потребности домохозяйства, он не стремился к избытку и наращиванию ресурсов.
Греки полагали, что любой гражданин, который может обеспечить себя и свой дом потребительским минимумом, должен оставшееся время и силы посвятить общественному служению: если нет потребности кичиться богатством, а богатством кичатся только варвары, персы, то вы можете заниматься войнами, демонстрируя свой героический дух, или идти в ораторское искусство. Так у свободного гражданина в Греции было два пути для самореализации: война или политика. Власть в таком случае вытекает из самореализации, конкуренции с другими свободными людьми. И в таком положении дел нет места для экономического роста.
Далеко ли мы, журналисты, ушли от античного мира? Как таковых журналистов на греческой агоре не было, но до них греческой цивилизации оставался один шаг. Желание быть услышанным упирается во властолюбие – этим мотивация современного журналиста ничем не отличается от мотивации античного оратора: в обоих случаях во главе угла – получение общественного одобрения.
Марксизм и «общество блогеров»
Чтобы показать неизбежность возникновения конкуренции на информационном поле, приходится – как бы неожиданно это не звучало – обратиться к наследию марксизма.
В рамках своей исторической исследовательской деятельности Дмитрий Бутрин работал с документами Комиссии по подготовке к 21 съезду КПСС, готовящую 3-ю программу КПСС, частью которой являлся «Моральный кодекс строителя коммунизма». Особенно его внимание привлек трехсотстраничный талмуд, в котором автор описывал с марксистской точки зрения, как будет выглядеть будущее коммунистическое общество.
Суть его идеи такова: мы построили коммунизма, у людей больше нет материальной заинтересованности, чем будут заниматься люди при коммунизме? Будет ли общество спокойным и оптимистичным? Нет, человеческая природа устроена по-другому. Когда мы построим коммунизм, задачей каждого добропорядочного человека будет обращение на себя внимания. Высшей мерой поощрения в коммунистическом обществе будет социальная успешность, за которую все будут бешено сражаться. Это будет общество, где все люди будут пытаться обратить на себя внимание всеми возможными способами. Будут конкурировать ученые, будут конкурировать военные, будет конкурировать кто-угодно.
Далеко ли мы тогда уйдем от капиталистического полюса? Недалеко. Если вы отключаете материальную мотивацию, то вы получаете общество блогеров. Люди, которым не нужно выживать, которые не вынуждены работать в поте лица, в конце концов начнут писать блог. И сделают они это по тем же причинам, по которым люди занимаются журналистикой: чтобы прославиться, для того, чтобы осуществить акт политического действия.
Согласно концепции известного лингвиста Джона Серля каждое слово является действием. Любое публично произнесенное высказывание имеет целью видоизменить окружающую реальность и производит это изменение. Любой профессионально написанный текст с использованием соответствующих технологий воздействует на информационную реальность.
«Мы властолюбцы, мы хотим пасти народы, мы хотим смущать умы, мы хотим вести людей к светлому будущему с помощью манипуляций этими людьми», – признается Бутрин от лица всех журналистов.
«У нас все тепленькие»: журналист и свобода слова
Это признание накладывает ограничения, связанные с авторитетной и уважаемой всеми свободой слова. В 21-м веке журналистика стала массовой, количество журналистов увеличилось минимум в 20 раз за последние 30 лет, при том что число СМИ уменьшается, а качественных становится даже меньше. Этим объясняется упадок денежной журналистики и то, почему американскую телеведущую Опру Уинфри, несмотря на огромные гонорары, больше нельзя считать экономическим феноменом. Это же относится и к пропагандистским медиа, которые не зарабатывают достаточно масштабные суммы. Кроме того, в России еще и происходит огосударствление СМИ.
Если в 2003 году средняя зарплата журналиста равнялась двум медианным зарплатам по Москве, то сейчас это 1.2, будет 1.1. Деньги идут за социальным статусом, а социальный статус журналиста радикально упал с 2003 по 2022 годы.
Потеря журналистами дохода и власти частично объясняется отступлением от базовых журналистских принципов, которые позволяли им на этом зарабатывать. Это смесь, с одной стороны, вороватости, а с другой, стеснительности. Журналист должен быть беспристрастным, объективным. Люди, которые воистину руководствовались этими принципами, продолжают жить хорошо. Например, журналист Леонид Бершидский. Как только в России начались искажения информационного поля, он уехал в Германию, где с этим было проще. Он сказал, что он не хочет иметь дело с русским языком, потому что на нем поголовно врут. «У всех, кто придерживается своих принципов все неплохо, от того, что Bloomberg выгнали из России, он хуже не стал», – констатирует Дмитрий Бутрин.
Будущее журналистики в двух направлениях: либо вы святее папы Римского отстаивайте идею независимости и нейтральности, либо вы плюете на него и участвуете в политической деятельности. Если вы маскируете под беспристрастностью свою точку зрения, то проигрываете. Один из принципов деградации журналистики был такой.
«Если ты не горяч и не холоден, то ты тепл. У нас все тепленькие. Поэтому социальный статус и грохнулся. Вроде не политики, и вроде не судьи. Тогда кто вы? Служители информационной машины», – говорит Дмитрий Бутрин.
Информационный взрыв?
Существует классическая гипотеза исследователей медиа. Мы живем в уникальную беспрецедентную эпоху «информационного взрыва». Это Гутенберговский взрыв (см. Маршалл Маклюэн «Галактика Гутенберга» — Ред.), изобретение книгопечатания и массовое тиражирование. Как только началось массовое читательство, то есть в период с 15 по начало 18 века, мы имеем дело с таким взрывом событий, которое человечество до этого не видело: это и географические открытия, и три века религиозных войн.
Информационный взрыв — это и наша реальность. Внешняя его фаза закончилась, еще больше информации мы не получим. Второго интернета с таким количеством ресурсов быть не может. Но что такая демократизация информации значит для медиа? Во-первых, разрушение всех существующих информационных иерархий, где ключевую позицию занимали понятия авторитета и репутации, убеждения, что есть на свете люди, которые лучше знают. Зачем теперь нужно чье-то мнение, если есть доступ к первоисточнику? Теперь во всем мире идет движение, направленное на упрощение формулировок законов и их доступность для простого человека.
В какой-то степени отношения СМИ и «информационного взрыва» — это проблема.
Слушатели Дмитрия Бутрина подняли тему телеграмм каналов, как популярных медиаисточников. Сильные неконвенциональные приемы, которые они используют, часто бывают эффективными. В зарубежной журналистике похожим примером может служить французская газета Charlie-Hebdo, которая использует вызывающие карикатуры и таким образом ведет издание. Во Франции вообще специфическая политическая жизнь: журналисты специально «охотятся» за политиками, причем преследование одностороннее. В Англии немного другая традиция, там принята «убийственная ирония» в политических комментариях.
Врать – это сложно?
Дмитрий Бутрин признает, что его точка зрения может быть признана «экстремисткой», но тем не менее утверждает, что сознательно врать, особенно в письменном тексте, – сложно. В русской средневековой традиции сложилось священное отношение к письменному тексту: ни про один нельзя было точно сказать, не является ли он Священным писанием, а светских книг почти не было. Поэтому ко всем текстам и авторам относились с некоторым почтением: евангелисты писали под наитием, тогда где гарантии что у других людей этого наития не было?
В доказательство этого утверждения Бутрин апеллирует к интуитивно понятному всем сопротивлению, которое мешает нам наступить ногой на книгу, вне зависимости от ее содержания. Это он называет рудиментом тысячелетнего христианского наследия: сакральным уважением к печатному тексту.
В современном мире старые информационные иерархии разрушены, а новые не успели построить. Сейчас руины восстанавливаются, но уже в других формах. Как и в каких – предмет разговора для следующей лекции.
Продолжение следует…
Стажер-исследователь Лаборатории экономической журналистики
Все новости автора