От паровой иглы до жидкого топлива: ветеран угольной отрасли — о ее становлении и развитии
Автор: Никита Литвинов, стажер-исследователь Проектно-учебной лаборатории экономической журналистики НИУ ВШЭ специально для HSE.Daily
Стахановская романтика
С профессией Виктор Гуськов определился еще в раннем детстве. Он вспоминает, как в последнее воскресенье августа 1948 года его отец в чине полного горного директора явился домой в красивейшем мундире с блестящими звездами — тогда Гуськовы, как и тысячи семей по всему СССР, впервые отметили День шахтера.
Праздник, как и форма с чинами, были введены руководителем СССР Иосифом Сталиным годом ранее. Отец-горняк каждое воскресенье возил сына на разрез, рассказывал ему все, что знал про шахты и добычу угля.
Виктору Гуськову было 8 лет, когда он лично встретился с легендарным Алексеем Стахановым — героем труда с внешностью силача-великана. Трудовой подвиг Стаханова, по словам спикера, «вдохновлял многие поколения советских мальчишек с рвением закапываться под землю». Но главное достижение знаменитого шахтера, поясняет Виктор Гуськов, — не рекордные показатели выработки (их побили менее чем за неделю), а разработанная система разделения труда, чтобы один человек добывал породу, а другой ставил подпорки по мере его продвижения.
Образ Стаханова тогда развеял последние сомнения: династии горняков в семье Гуськовых суждено было продолжиться.
Пекло, пыль, жажда
Шахтеров не просто так называют суровыми: их условиям работы не позавидуешь.
В шахтах круглый год стоит адская жара (зафиксированный температурный рекорд — 67 градусов Цельсия). По словам Виктора Гуськова, каждый рабочий, идя вниз, берет минимум две фляги воды — как правило, они бывают опустошены еще до того, как шахтер с поверхности доберется до места бурения, которое может залегать на глубине сотен метров.
От высоких температур и изнурительного физического труда одежда вмиг прилипает к телу, сковывая движения. Постоянно хочется пить: нередко шахтеры пьют воду, что стекает по стенкам шахт. Она отвратительна на вкус, но изнуряющая жажда много хуже.
Когда заканчивается рабочий день, горняки идут в баню, где подолгу моются. Купание имеет только ритуальный смысл для этой профессии — никаким мылом не смоешь тысячи черных отметин антрацитового угля, навсегда остающихся на коже шахтера.
Под землей, продолжает ветеран отрасли, нет не опасных должностей и профессий, но есть самая опасная — это те, кто «сажает» шахту. Когда тоннель истощается, из него нужно убрать все укрепления и вагонетки, стоящие вокруг лавы, в которой и добывали уголь. Тут шанс, что при снятии опор несколько тонн земли заживо погребут бригаду, велик, как нигде. Технологический прогресс постепенно минимизирует риски, но не исключает их полностью.
Метан и вода
Созданные человеком бесконечные подземные лабиринты мать-природа щедро снабдила опасностями: в любую секунду может случиться выброс или взрыв метана — главного врага шахтера. Этот газ легче воздуха, бесцветен, не имеет запаха и смертельно опасен для человека. Высокая концентрация отравляет, но страшно не когда метана много, а когда его ровно 9,5% — при такой концентрации он взрывается от малейшей искры, заживо погребая сотни людей.
Взрывы не единичны и могут идти один за другим, погребая порой вместе с шахтерами и спасателей.
Любой человек под землей знает: если воздух загорелся — надо бежать наверх. Это значит, что концентрация метана больше 9,5% и, как только он выгорит до нужного объема, прогремит взрыв, отмечает горняк.
Спасти людей призваны специальные датчики, которые должны фиксировать уровень метана и предупреждать шахтеров об опасности.
Работы по созданию первых детекторов метана активно велись еще в начале XX века по всему миру. А со второй половины того же столетия шахтеры стали активно сопротивляться новации, которая спасает их жизни. Они научились затыкать датчики, чтобы те не могли сигнализировать о превышении нормы газа, что в соответствии с техникой безопасности должно вести к эвакуации шахты и остановке работ, а это, в свою очередь, чревато снижением объема выработки и депремированием. Иногда риск окупается, и шахтерам платят сверх нормы, иногда нет, и они расплачиваются за это своими жизнями. Первое происходит значительно чаще, потому «порочная практика обречена сохраниться до конца существования индустрии», констатирует Виктор Гуськов.
Но не только метан убивает тех, кто решился спуститься в недра Земли: в шахтах может случиться прорыв воды. «Огромный поток несется с таким напором, что легко сметает все на своем пути, включая опоры тоннелей. Он представляет не меньшую угрозу», — говорит эксперт.
Любовь к профессии
О том, от чего других невольно пробирает дрожь, Гуськов говорит с необычайной любовью. Для него это не просто промышленность, а целая жизнь: за 65 лет он прошел 10 из 11 ступеней карьерной лестницы — от шахтера до заместителя министра. Министром стать не успел — Министерство угольной промышленности упразднили в 1991 году.
Золотой век добычи угля пришелся на советский период, за это время годовой объем его выработки увеличился в десятки раз — с 13 млн тонн на закате царской империи до пиковых 771 млн тонн в 1988 году.
Виктор Гуськов строил карьеру вместе с развитием индустрии, был свидетелем введения бурения паровой иглой (метод, предполагающий использование струй горячей воды для бурения пород) и старта эксплуатации экскаватора со 100-кубовым ковшом (выдающийся пример технологической гонки времен холодной войны). Проект утвердил Иосиф Сталин за 2,5 месяца до своей смерти, лично изменив объем ковша с проектных 80 до 100 кубов, чтобы обогнать США с их планом построить 90-кубовый экскаватор. Проект был завершен только в 1976 году (в единственном экземпляре) и поражал горняков: эффект усиливался и от того, что одновременно с ним в СССР продолжали работать в шахтах паровые американские экскаваторы времен НЭПа.
Упадок и ренессанс
В 1988 году угольная отрасль была в зените, но очень быстро рост обернулся стагнацией: уже в 1989 году начались забастовки в Кузбассе — протестное движение быстро охватило всю страну.
Происходило ускоренное старение основных фондов, падали технико-экономические показатели. Ситуация усугубилась общим экономическим спадом и падением добычи. Шахтеры бастовали из-за плохих условий жизни, особенно злило их отсутствие мыла, позже начались задержки зарплат. Шахты вставали одна за другой, отрасль быстро шла под откос, требования рабочих росли день ото дня и начинали включать в себя увеличение отпусков в два раза, рост зарплат и бесчисленное количество льгот и выплат, которые не могла позволить себе экономика СССР, впавшего к тому времени в глубокий и фатальный для него кризис.
«Касками стучали по площадям от Караганды до сердца Сибири», — вспоминает Виктор Гуськов. Советское руководство отвечало беспорядочными увольнениями высших чинов министерства, но разрушенная карьера нескольких человек в Москве не могла принести еду на столы тысяч семей на Кузбассе. Советская угольная промышленность в конце 1980-х — начале 1990-х годов находилась в тяжелейшем положении и требовала постоянных дотаций извне.
В 1991 году рухнул Советский Союз. Наступили 1990-е годы — еще более тяжелое время для индустрии.
Сами шахты, по словам спикера, оказались в ужасающем положении. До 1996 года сменилось пять органов, руководивших промышленностью, а их эффективность оказалось нулевой. При этом в отрасли наблюдалось хроническое недофинансирование, шахты и разрезы фактически оказались предоставлены сами себе. Все это наложилось на спад спроса на уголь. «В итоге шахтеры обменивали свою продукцию на все — от чехословацких тюремных роб до мышеловок», — говорит Виктор Гуськов.
Приватизация оказалась двояким явлением для горняков: с одной стороны, в техническое оснащение шахт вновь стали вкладываться, объемы выработки начали расти, а рабочие — получать зарплату, но, с другой стороны, при всем этом теперь большая часть прибыли от добычи угля выводилась из России, что делало перспективы индустрии туманными, говорит эксперт.
К 2035 году ожидается закрытие двух третей всех шахт в стране. Эффект надеются компенсировать активизацией новых технологий, доведя объем добычи до 30 и более млн тонн с шахты. Этот процесс идет уже более 30 лет: закрываются самые грязные (метановые) шахты, остаются только те, где есть коксующийся уголь, и те, что необходимы для обеспечения национальной безопасности, вроде шахт в Тульской области, имеющих стратегическое значение.
Сам Виктор Гуськов верит, что у индустрии есть будущее, в том числе за счет технологического развития. Например, есть технология получения жидкого топлива из угля, появившаяся еще в 1960-е годы.
Австралия, Индонезия и Новая Зеландия год от года наращивают добычу угля, а Китай не так давно перешагнул планку в 4 млрд тонн.
«Перспектив у угля еще много, — уверен Виктор Гуськов, — не бойтесь приходить в нашу отрасль, тут всегда нужны молодые и креативные специалисты со всех направлений».