Даниэль Канеман – психолог, изменивший экономическую науку
Нобелевский лауреат Даниэль Канеман прожил долгую и плодотворную жизнь в науке. О его вкладе в развитие экономической теории говорит Алексей Белянин, заведующий Международной лабораторией экспериментальной и поведенческой экономики, научный руководитель специализации магистерской программы «Экономика и экономическая политика» («Поведенческая экономика»)
На днях пришла печальная, но не сказать, что неожиданная новость — на 91 году ушел из жизни Нобелевский лауреат 2002 года по экономическим наукам, Даниэль Канеман. Богатая на события биография, плодотворная научная жизнь, большой вклад в ряд наук, прежде всего, конечно, в экономику и психологию. Канеман прожил существенно дольше, чем его основной соавтор — великий психолог Амос Тверски, который умер в 1996 году, прожив всего 59 лет. Главные работы, за которые Канеман получил Нобелевскую премию, сделаны совместно с Тверски, и, конечно, эта премия была бы разделена с ним, если бы он дожил до этого момента* (по условиям Нобелевской премии она не вручается посмертно).
«Человек тектонического масштаба»
Чем знаменит Даниэль Канеман, и почему его помнят и будут помнить самые широкие круги исследователей в области принятия решений, поведенческих наук? Канеман — человек тектонического масштаба в науках о человеке. Вплоть до конца XX века экономисты считали себя отдельной кастой в ряду социальных наук: мы самые умные, самые технически продвинутые, мы математику используем в моделях, а остальные этого делать не умеют, только всяким трепом занимаются.
Известна история про Нобелевского лауреата 1987 года и великого экономиста Роберта Солоу, которому в те годы задали вопрос: "Почему существует Нобелевская премия по физике, химии и биологии, а из всех общественных наук выделена только экономика? Почему нет премии по истории, психологии, социологии?" Ответ был таким: "Знаете, для всех этих наук есть Нобелевская премия по литературе"
Эта шутка хорошо иллюстрирует отношение экономистов к таким дисциплинам на конец XX века. И когда в начале нового, XXI века, в 2002 году была вручена Нобелевская премия по экономике, которую разделили чистый экономист Вернон Смит и чистый психолог Канеман (а он именно психолог — по образованию, по профессии, по всем местам работы), то сам этот факт лучше тысячи слов говорит о том, что в царстве общественных наук наступили большие перемены.
«То, что нас так услышали - это удача»
Самая известная работа Канеман и Тверски – «Теория перспектив» (Prospect theory: an analysis of decision under risk, 1979) многие годы была самой цитируемой работой из всех, когда-либо опубликованных в журнале Econometrica — одном из самых престижных, если не самом престижном журнале по экономическим наукам, журнале, где формул обычно больше, чем слов. Однако эта работа совсем другая: в ней нет ничего сложнее четырех арифметических действий и вероятностей, поэтому ее без труда может прочесть любой старшеклассник. И тем не менее (а возможно, как раз поэтому?) она и сейчас остается одной из самых цитируемых. В этой работе Канеман и Тверски понятно и доступно объяснили экономистам, зачем им нужно выходить за рамки своей профессии, зачем им нужно понимать, что происходит у психологов, политологов, антропологов, нейробиологов и далее по списку. Они показали, причем очень наглядно и убедительно, что стандартные экономические подходы не всегда объясняют реальное поведение, не всегда работают, и если уж не работают — то систематически. И поэтому если экономисты считают себя настоящими учёными, то им следовало бы к этим фактам отнестись всерьез: экономическая наука должна измениться.
Признание этой необходимости и начало этого сдвига и было главной причиной, по которой Канеману дали Нобелевскую премию по экономике, причем совершенно заслуженную. Надо отметить, что сам Канеман говорил: «То, что нас так услышали, — это удача. Нам повезло, что нашу работу расслышали экономисты. Могло бы не повезти».
Понятно, что к этому шло, наука развивалась, собирались новые данные, новые факты, которые все труднее и труднее было игнорировать. Речь идет, конечно, прежде всего о теории ожидаемой полезности фон Неймана–Моргенштерна о принятии решений в условиях риска, аксиоматика которой была разработана в 1944-1947 годы. И почти сразу же — в 1949 году (опубликованы в 1950-1953 годах) — стали известны работы молодого тогда французского экономиста (впоследствии Нобелевского лауреата 1988 года) Мориса Алле, которые однозначно показали, что представление предпочтений на множестве простых лотерей в том виде, в каком оно аксиоматизировано фон Нейманом и Моргенштерном, на практике не работает, ибо нарушается ее ключевая аксиома, известная как аксиома независимости. Парадоксы Алле — один из самых устойчивых эмпирических феноменов в области принятия решений, неоднократно подтвержденный в разных условиях и странах — но при этом еще в 80-е годы публиковались книжки по экономике, где признание их реальности называлось «диссидентской точкой зрения».
Такое многолетнее упорство экономистов в поддержании «защитного пояса» вокруг теории ожидаемой полезности весьма примечательно. В пятидесятые, шестидесятые, семидесятые и так далее годы экономисты-неоклассики жили так, как будто бы никаких опровержений и нет: наука вполне процветает и без этих фактов, а на мнение отдельных диссидентов можно не обращать внимание. Но Канеман, Тверски и их коллеги-психологи, в ряду которых можно упомянуть и Пола Словика, и Сару Лихтенштейн, и Баруха Фишхоффа, и Майю Бар-Хиллел, и многих других, сумели эту глыбу сдвинуть, и то был тектонический сдвиг для экономической науки. Сейчас понятно, что объявлять Канемана диссидентом, игнорировать его работы, или списывать со счетов на том основании, что он не экономист, а «какой-то там психолог», — вот это уже даже не диссидентство, а отсталость, неполиткорректность и просто глупость.
Канеман — Social Scientist с большой буквы, который сказал своё слово и внес большой вклад в понимание того, как люди принимают решения. Их работа с Тверски начиналась с простого вопроса, которым они задались еще в 60-е годы: насколько хорошо у людей развита статистическая интуиция? (how good are people as intuitive statisticians)? Эмпирический ответ, который они получили по итогам своих исследований, оказался однозначным — плохо развита. Отсюда пошла вся парадигма эвристик и сдвигов, которая сейчас является не единственной, оспариваемой, но, тем не менее, самой известной парадигмой эмпирического исследования принятия решений и когнитивных ошибок, искажений, парадоксов, которые человек допускает в регулярном режиме, и которая ставит новые задачи для экономических моделей ограниченно рационального принятия решений.
Книги
Работы Канемана и его коллег шагнули далеко за пределы чисто научного дискурса. Но если вы вдруг (??) с ними еще не знакомы, начать рекомендую с книги-бестселлера Thinking Fast and Slow (2011), изданной на русском языке под названием «Думай медленно… решай быстро». Она хорошо описывает историю становления подходов к анализу и принятию решений, истоки парадигмы эвристик и сдвигов, а также содержит живой биографический материал о совместной работе Канемана, Тверски и их коллег. Если кому-то нужно, не углубляясь в детали, понять с интуитивной точки зрения, что, собственно, они сделали, эта книжка будет очень полезной. Если вы ее прочитаете — получите и немалое эстетическое удовольствие, и неплохое представление о том, что эта парадигма из себя представляет.
Как я уже говорил, Канеман сделал не только это. Его последняя книжка, написанная в соавторстве с Дэвидом Сибони и Кассом Санштайном, называется «Шум» (Noise: A Flaw in Human Judgment, 2021). В этой книжке Канеман с соавторами показывают, что в принятии решений очень большую роль играют факторы, которые не вписываются в стандартные модели. Даже теория перспектив, которая сейчас является, пожалуй, основной альтернативой теории ожидаемой полезности, как дескриптивная модель имеет свои слабости и свои проблемы. И это все понимают, и Канеман сам это понимал. Очень важную роль играет шум. А что это такое – шум? Это те факторы, которые мы не можем объяснить при принятия решения с точки зрения наших современных представлений, современных знаний о том, как люди принимают решения.
На мой взгляд, однако, вклад Канемана в науку шире и глубже, чем парадигма эвристик и сдвигов. Очень важной мне представляются его сравнительно новые, сделанные во многом после получения Нобелевской премии, исследования измеримой полезности. Как мне кажется, сам Канеман их немного недооценивал, возможно, потому, что у них до сих пор нет хороших методических приложений в общественных науках.
«Хорошо запоминается последняя фраза»
Стандартная экономическая теория, как мы ее понимаем, написана в терминах порядковых полезностей. То есть количественные значения функции полезности в контексте неоклассической экономики никакого содержательного смысла не имеют: важно только соотношение между уровнями полезности для разных альтернатив и разных возможных решений.
Начиная с середины 1930-х годов Хикс, Аллен, Самуэльсон и другие убедительно показали не то чтобы бесплодность, а ненужность усилий первых неоклассиков экономической науки конца XIX века — Джевонса, Вальраса, Австрийской школы Менгера, Визера и Бем-Баверка — найти обоснования полезности непосредственно в поведении. Первые неоклассики и их последователи, включая Альфреда Маршалла и Ирвинга Фишера, исходили из того, что полезность — это такая же физическая величина, как, например, масса, длина, яркость света, и что ее единица (“ютиль”) имеет физический смысл. Однако к середине XX в. экономисты осознали, что всю экономическую теорию можно изложить и без измерения количественной полезности, а опираясь исключительно на порядки предпочтений. Попросту говоря, сказать, что альтернатива А лучше чем альтернатива Б, – это то же самое, что присвоить альтернативе А более высокий индекс полезности, чем альтернативе Б, при том что сам этот индекс определен с точностью до монотонных преобразований (или, для ожидаемой полезности — до аффинных преобразований, но суть от этого не меняется).
Канеман с соавторами вернул к жизни понятие измеримой полезности. Уже в первой, и пожалуй, самой известной работе этого цикла Back to Bentham? Explorations of Experienced Utility (1997, совместно с Питером Ваккером и Ракешем Сарином) он эмпирически показывает, что полезность можно измерить, например, погружая руку человека в холодную воду и немного меняя температуру этой холодной воды. Достаточно в другую руку дать испытуемому джойстик, чтобы он крутил влево или вправо в зависимости от уровня дискомфорта, который испытывает. Если вода станет холоднее — уровень дискомфорта возрастет, если станет теплее — человеку станет комфортнее, однако восприятия этих изменений не соразмерны физическим показателям температуры воды. И если мы сравним последующее восприятие этого в целом неприятного опыта (кому же приятно сидеть в холодной воде?), то окажется, что самое существенное влияние на это агрегатное восприятие оказывает самый сильный перепад температур (контраст), и последнее состояние, в котором человек находился в ходе эксперимента, — так называемое правило «пикового и последнего восприятия» (peak-end rule).
Всем, наверное, знакома цитата из популярного советского сериала «17 мгновений весны»: Штирлиц знал, что лучше всего запоминается последняя фраза. Так вот, психологически обоснованное доказательство этого утверждения получил именно Канеман и его коллеги.
Пример с кофе
Отсюда вытекает ряд значимых выводов, один из которых заключается в том, что на самом деле полезность не одна — их много. Вот вы пьёте кофе, и испытываете какой-то комплекс ощущений и как-то их можете резюмировать: мне вот кофе пить сейчас приятно на 8 из 10 баллов. Эти ощущения и называются испытываемой полезностью (experienced utility), и их мы способны выразить, если в этот момент заставить нас крутить воображаемый (или даже реальный) джойстик.
А если вы только размышляете: а не выпить ли мне кофе — что вы при этом испытываете, что вам приходит на ум? Во-первых, воспоминание о том, а каково это — пить кофе. Это воспоминаемая полезность (remembered utility), которая, вероятно, основана на прошлых испытываемых полезностях, но может вызываться в памяти с естественными искажениями и ошибками.
Во-вторых, вы предвкушаете: какую гамму ощущений и эмоций я испытаю, если я выпью кофе сейчас? Наверное, вы пили кофе раньше в разных ситуациях и разных обстоятельствах, и испытывали при этом несколько разные ощущения. Предвкушаемая полезность (anticipated utility) кладывается у нас в сознании как комбинация этих этих воспоминаемых ощущений, но, вероятно, не как механическая комбинация, поскольку на предвкушение всегда влияет текущий контекст и шум.
Наконец, когда вы принимаете решение, вы, наверное, основываетесь на этих восприятиях и предвкушениях, но принимаете во внимание и иные, внешние факторы — например, цену кофе. Сочетание всех этих факторов и формирует наше отношение к решению позволить себе чашечку удовольствия — и это отношение называется полезностью решения (decision utility).
Так вот, оказывается, что все это — разные полезности! Потому что, когда мы вспоминаем, а что было, когда я потреблял кофе в последний раз, — это не то же самое ощущение, которое будет у меня, когда я буду пить кофе в этот раз. Потому что, как говорили древние греки, «все течет и все изменяется, и дважды в одну реку войти нельзя». Но мы, тем не менее, принимаем решение, основываясь на предыдущем опыте, конечно, предвкушая будущий опыт, конечно.
Что это означает с точки зрения того, как мы принимаем решение — это страшно интересный вопрос, из которого вытекает много приложений не только для теории принятия решений и для эмпирических исследований в этой области, но и для публичной политики, для социальной политики, проблем дискриминации в обществе и так далее.
Эти вопросы сейчас, на мой взгляд, сильно недоисследованы, и потенциал этих работ недоиспользован в экономике и общественных науках. И еще раз не могу не отметить, что эти работы Канеман делал, в основном, уже после того, как получил Нобелевскую премию, то есть уже был сильно не молодым человеком. Такое научное долголетие вызывает только уважение.
Канеман читал лекцию имени Канемана
Канеман - учёный, который был признан при жизни, и помимо Нобелевской премии, получил множество наград. У наших коллег из Международной ассоциации исследователей экономической психологии на ежегодных конференциях уже много лет читается почетная лекции имени Даниэля Канемана. И однажды — на конференции 2006 году., которая проходила в Париже, городе его детства, лекцию Даниэля Канемана прочёл сам Даниэль Канеман. Звучит немного смешно, но тем не менее, это, безусловно, знак большого уважения к ученому и свидетельство того, что он был признан классиком при жизни.
Для всех, кто занимается исследованием поведения, — психологов, экономистов и не только — он был авторитетом номер один. Его научные результаты, его человеческая мудрость, его личный вклад в строительство мостов между разными областями научного знания достойны и уважения, и восхищения. А его богатое научное наследие — которое, несомненно, будет и развиваться, и опровергаться, — в любом случае, будет питать исследователей в нашей области долгие-долгие годы.
Rest in Peace, профессор Канеман. Thank you very much.